Для посольства Нолда, его главы и всех домочадцев мало что изменилось с приходом новой власти. Ну разве что в первые дни пришлось не вылезая сидеть за высокой оградой и ждать нападения грабителей, но Лакриста и так редко покидала дом, а слуги… кого интересуют слуги?! Хозяйка дома все так же уныло скучала в обществе своей охранницы, с грустью смотря в окно или листая страницы книг и конспектов. Состояние уныния расслабляло, заставляя искать укрытие в сонливости и чаще всего в сильной раздражительности. Любимого супруга она почти не видела — тот целыми днями просиживал в кабинете около хрустального шара, обсуждая происходящие события с начальством. Лишь изредка он встречался с женой, словно бы уже переставшей для него существовать, да и сам посол изменился: вытянувшееся, похудевшее лицо, воспаленные глаза, подергивающиеся в раздражении губы. Вензор разом стал чужим человеком, таким, какого Лакристе еще не приходилось видеть. Однажды он даже рявкнул на нее из-за какой-то мелочи, и от обиды тогда нестерпимо захотелось разрыдаться, но она сдержалась и потом всячески старалась стать незаметной и хоть так поддержать мужа. Даже о кое-каких вспыхнувших у нее подозрениях она промолчала, боясь ненароком обмануться, но и не зная, с кем посоветоваться.
С Селентой говорить о некоторых вещах как-то не хотелось. Лакриста, несмотря на все ухищрения, не смогла подобрать ключики к своей телохранительнице, постоянно натыкаясь на маску дружелюбия и чутко ловя слабые отблески глубоко запрятанных истинных чувств. Во всех людях кроется второе, а иногда и третье дно, но не всякому человеку можно доверять. Грасс Регнар ощущала нечто неправильное, неженское, словно бы ядовито-хищное в сердце своей компаньонки, и это не позволяло ей довериться даже в такой малости… или совсем даже не малости, смотря как посмотреть! Вот и приходилось мучиться от еще одной непрошеной заботы, терзавшей душу и сердце.
Наконец где-то на вторую седмицу правления короля Орвуса она решилась и рассказала о своих подозрениях мужу. Тихо ступая по лестнице, ведущей в его кабинет, Лакриста только тогда поняла, что боится беседы с супругом, боится до дрожи в коленях и соленых дорожек на щеках. И ведь никакого повода к этому он не давал, но вот боится и все! Когда же тихо скрипнула дверь, то, не отрываясь от изучения листа пергамента, Вензор зло рыкнул:
— Ну, кто еще?! Я же сказал не беспокоить!!
От такого начала Лакриста едва не вернулась назад, но все-таки смогла удержать рассыпающийся домик решимости и твердо произнесла:
— Извини, я знаю, что ты занят… Но… Мне необходимо с тобой поговорить…
Глаза Вензора, такого ласкового и обходительного аристократа Вензора, мрачно блеснули, но он все же отложил лист в сторону и приглашающе махнул рукой. Тихо шмыгнув носом, Лакриста еще менее решительно подошла к столу и почти прошептала:
— Кажется, я беременна…
Голову она опустила и теперь изучала серебряное шитье на носках туфелек, которые почему-то подрагивали и норовили расплыться. Куда-то разом улетучились гордость и воля, а та веселая и задорная девчонка по имени Настя забилась на самое дно души… она ждала ответа.
Когда Вензор вскочил из-за стола и внезапно оказался рядом с супругой, она едва удержалась, чтобы не повиснуть у него на шее и не зареветь в три ручья, смывая все страхи и обиды. Но первое, что сделал застывший рядом муж, это провел ладонями вдоль ее тела от самых щек до коленей. Сразу забегали мириады мурашек, а в памяти наконец-то всплыло воспоминание о магии и взаимоотношениях с ней собственного супруга.
— Ты права! И это просто замечательно, — закончив осмотр, маг выпрямился и теперь иначе смотрел в глаза жены. — Если же это будет мальчик, то будет замечательно вдвойне! — Вензор вновь стал тем самым тонким и обаятельным человеком, которого и полюбила дуреха Настя. Ведь она его все-таки полюбила, а не расчетливо выбрала наиболее подходящего для замужества кандидата, хотя поначалу и это было важно. Но богатство и власть быстро убежали, утекли, унеслись прочь, оставив одни чувства, которые могли так больно жалить сердце.
С того разговора влиятельный маг вновь стал уделять жене больше внимания, разбив стену отчуждения, что начала выстраиваться между ними. Да и скука куда-то упорхнула, сменившись многоцветной мелодией трепетного ожидания новой жизни. Само существование обрело иной, доселе неизведанный смысл, поменялись взгляды на многие вещи. Но пришедшие перемены принесли и новые страхи — теперь опасность кипящей вокруг войны заставляла беспокоиться не только за себя, но и еще за не родившуюся кроху…
Приглашение на бал пришло совершенно неожиданно, заставив сердце Лакристы учащенно забиться. В такое время любое празднество казалось безответственной, самоубийственной глупостью, страстной попыткой закрыть глаза на беды мира, подобно пиру во время чумы, если бы не личность устроителя бала.
Орвуса Барлонгского можно понять — быть королем лишь потому, что ты успел занять пригретое другим место, пока хозяин в отлучке, не выглядит достойным дворянина. И вызывает у некоторых аристократов нездоровые мысли о бренности бытия и высокой смертности среди устроителей переворотов. Успех взятия столицы и, что особенно важно, королевского дворца, следовало закрепить и узаконить наконец свои притязания. Во всех странах и мирах этот обряд если и не назывался одинаково, то уж являл собой довольно характерный образчик человеческого мышления. Коронация или помазание на царство всегда есть явление не вполне земное, приближенное к миру Небесному, делающее монарха той цепью, что соединяет чаяния народа и волю божью. И лишь истинный, коронованный, правитель мог требовать от подданных повиновения силою Закона, а не количеством клинков или умениями магов. Только так и никак иначе!